Тем временем Австриец, пройдя на территорию парка культуры, купил эскимо и, проявляя неподдельный интерес к разного рода аттракционам, начал прохаживаться от одного к другому. Одет он был скромно, но элегантно, впечатление на окружающих производил самое благоприятное, и попадавшиеся среди посетителей парка женщины дольше обычного задерживали на нем внимательный взгляд. В свою очередь, люди Василия Петровича сопровождали подопечного аккуратно, не привлекая внимания окружающих, но и, согласно инструктажу, не таясь от господина Бюхера. А тот явно никуда не спешил, зашел в тир и несколько минут азартно, но безрезультатно палил из духового ружья по железным фигуркам-мишеням. После тира он так же неторопливо прошел в «комнату смеха», расположившуюся в большом крытом павильоне и пользующуюся у отдыхающих, особенно у детей, большой популярностью. Сотрудники «наружки» по указанию старшего привычно взяли под контроль вход и выход, а сам Василий Петрович купил билет и прошел за объектом в павильон. Смешно признаться, но, будучи человеком солидного возраста, он никогда не был в «комнате смеха». У него были внуки, но опекала их в основном бабушка, он же в редкие часы отдыха гулял с ними вокруг дома или гонял мячик во дворе. Правда, иногда по выходным он водил их в близлежащий кинотеатр на детские сеансы и, если кинокартина была интересная, смотрел вместе с ними, но чаще оставлял их в зале, а сам шел попить пивка в соседней закусочной. Объекты же оперативного сопровождения, которыми занимался Василий Петрович, «комнаты смеха» не посещали. Так бы остался этот пробел в его жизненном опыте, если бы не сегодняшний случай.
Внутри павильона горел неяркий свет, дававший посетителям возможность во всей красе лицезреть себя в зеркалах, расставленных причудливым лабиринтом. Вокруг раздавался хохот ребятишек, составлявших основную часть посетителей этого аттракциона. Боковым зрением наблюдая за иностранцем, Петрович глянул на себя в зеркало и понял, почему все вокруг, включая и объекта наблюдения, покатываются со смеху. Сделав шаг к другому зеркалу, он поднял глаза и увидел в нем обладателя почти квадратной головы, непропорционально большого живота и жутко кривых маленьких ножек. Василий Петрович весело фыркнул, и в это мгновение в павильоне погас свет и воцарилась тьма. Несколько секунд стояла тишина, затем вокруг загомонили, родители начали успокаивать детей, кто-то впереди чиркнул спичкой. Уже можно стало, приглядевшись, различить силуэты посетителей, но есть ли среди них объект, сказать было трудно. Огонек впереди погас, и Василий Петрович впервые в жизни пожалел, что не курил. Он не верил в случайности, а верил в предчувствия, а они, судя по всему, сбывались. Где-то сзади раскрылась дверь, слегка просветлело и раздался мужской голос: «Товарищи, без паники, двигайтесь на свет».
Выскочив на улицу, бригадиру понадобилось всего несколько минут для установления факта невыхода Австрийца из павильона, а уж потом посланный им сотрудник подтвердил самое худшее — отсутствие объекта в «комнате смеха». Счет времени пошел на секунды. Назначив вместо себя старшего и дав соответствующие распоряжения, Василий Петрович опрометью кинулся к машине, чтобы предупредить чекистов, расположившихся на выставке. Наружников проинструктировали, что терять объекта нельзя ни при каких обстоятельствах, но только одному бригадиру под большим секретом сообщили о том, где Австриец может появиться, если уйдет от наблюдения.
До времени встречи оставалось меньше двадцати минут, когда Петрович торопливо вошел в фойе выставочного зала. Чекист был уверен, что если целью объекта была выставка, то он добрался сюда быстрее него, учитывая высокий профессионализм водителя, закрепленного за бригадой. Правда, на одном из поворотов их заезд вполне мог окончиться бедой. Два часа назад в центре Москвы прошел проливной дождь, дорога была скользкой, и машину на высокой скорости занесло так, что она вылетела на полосу встречного движения. Благо движение автотранспорта на улицах столицы было не таким интенсивным… Но хотя бригадир и верил, что выиграл дерби, однако, отдавал себе отчет, что если Австрийцу помогли уйти от слежки — а в этом у Петровича не было ни малейшего сомнения, — то где-то в районе парка его могла ожидать машина, и в этом случае выигрыш по времени мог составить от силы несколько минут. А ведь бригадиру еще надо было отыскать в залах Климова и проинформировать того о приключившемся конфузе. Но тут фортуна, блюдя диалектическое равновесие, смилостивилась и решила развернуться к Василию Петровичу передом. Климов стоял в фойе и оживленно беседовал с администратором выставки, представительной дамой в строгом черном костюме с полным набором разных медалей и значков на мощной груди. Женщина, привыкшая к вниманию прессы, с важным выражением лица рассказывала Никите Кузьмичу о том значении, которое придает выставке руководство страны, о заботе, с которой относится к ее организации сам нарком обороны товарищ Ворошилов. Администраторша особо отметила тот факт, что с экспонатами выставки познакомились уже более четырех тысяч человек.
Климов сосредоточенно слушал и что-то записывал в блокнот. Он представился корреспондентом одной из центральных газет, предъявив соответствующее удостоверение. Да и весь его внешний вид: модные коричневые брюки, вельветовая куртка, небрежно расстегнутая рубашка, фотоаппарат ФЭД, болтающийся на шее, и планшетка на ремне, перекинутая через плечо, выдавали в нем яркого представителя пишущей и снимающей братии. Легенду он выбрал исходя из необходимости свободно передвигаться по выставке, не привлекая внимания. Мягко взяв его под руку — при оперативной необходимости Никита Кузьмич очень даже мог произвести на женщину благоприятное впечатление, — дама предложила лейтенанту ознакомиться с отдельными особо важными экспонатами, но в этот момент в дверях появился Петрович. По его лицу, да и просто по тому, что он появился на выставке, Климов сразу все понял и из обаяшки-журналиста мигом превратился в замученного проколами и долгами опера. Буркнув даме что-то похожее на извинение и оставив ее в совершенном недоумении, он подошел к Петровичу и быстро уяснил ситуацию. Времени на раздумье было всего ничего.