— Ну что, пора укладывать вещи. Завтра мы с вами уезжаем в Ленинград.
«Вот оно что… я как чувствовала: что-то должно произойти. Но где же драгоценности?» — беспокойные мысли разом навалились на Анюту, задвинув куда-то в угол сознания недавние потусторонние умствования. Сдерживая волнение, она укоризненно обратилась к спутнику:
— Но, может, мы все-таки пообедаем?
Седой даже руками всплеснул:
— Фу ты, леший, извините великодушно. Иду немедленно.
Приступив к трапезе, они почувствовали, как голодны. Разделавшись с борщом, Седой высоко оценил ее кулинарные способности, еще раз продемонстрировав знание русской классической литературы.
— А борщ у тебя удался. Как там у Гоголя: борщ в кастрюльке прямо на пароходе приехал из Парижа; откроешь крышку — пар, которому подобного нельзя сыскать в природе, — перефразировал он Хлестакова.
Анюта зарделась от похвалы.
— Слушайте, ваш румянец так восхитительно гармонирует с этим ожерельем, — он взялся за полупустую бутылку. — За это надо выпить.
— Стоит ли? — с напускной строгостью заметила Анюта. — Если можно, я бы лучше еще раз взглянула на другие предметы вашего клада.
— Нашего. Нашего клада, — назидательно проговорил Седой. — Однако в вас, кажется, просыпается светская львица.
— Скажете тоже! — хмыкнула девушка, напряженно ожидая ответа на свое предложение.
— Я пошутил. Вполне нормальное женское желание. Однако вынужден просить отсрочки на несколько дней, — он театрально развел руками.
— А почему? — спросила она удивленно.
— Все в порядке. Так надо. Как только доберемся… — он оборвал фразу, заметив, что с лица девушки сошла улыбка. — Ну вот, ты и обиделась.
— Вы что-то от меня скрываете? — Анюта решилась на вопрос «ребром».
Седой поднял ладони вверх, как бы защищаясь, и энергично замотал головой:
— Упаси тебя бог так думать, девочка моя. Это ведь благодаря тебе я пью вино за этим столом и продолжаю любоваться твоей молодостью. Прошу мне верить: драгоценности будут в нужном месте в нужное время. Ну, мир?
Анюта пожала плечами и попыталась улыбнуться:
— Конечно, вам виднее. Извините меня.
— Ну вот, все-таки обиделась. Но пойми, так будет лучше для нас с тобой. Давай мы сейчас завершим трапезу, а потом прогуляемся. Надо билеты купить да провиант на дорогу.
Придя на вокзал, они разделились. Седой встал в очередь за билетами, а спутнице поручил заботу о провианте. Едва девушка вошла в продуктовый магазин у вокзала, как сзади ее кто-то окликнул. Это был тот самый чекист — Клевцов, который приходил с Сергеем в кинотеатр. Второпях на ходу она сообщила о завтрашнем отъезде, о том, что Седой взял из камеры хранения чемодан, в котором отсутствуют драгоценности, которые он обещал продемонстрировать через несколько дней. Упомянула она и про ожерелье, которое подарил ей спутник. Контрразведчик уже знал, что в чемодане, который Седой сдал в камеру хранения, драгоценностей нет. Но о том, что шпион забрал его обратно, ему не докладывали. Сообщение Анюты настолько ошарашило Клевцова, что тот резко свернул разговор и стремглав рванул в камеру хранения.
Через четверть часа на вокзале появился Сергей. Ошеломленные очередным сюрпризом, они с Клевцовым молча уселись на скамью в зале ожидания.
— Мистика какая-то… ведь тройной контроль организовали. Сергей Николаевич, а может, эта девка нас всех за нос водит? — с тоской в голосе пробормотал Клевцов.
В ответ он услышал заковыристую фразу, густо сдобренную ненормативной лексикой. Оказывается, в шифровке из Москвы, полученной час назад, их проинформировали, что рассказ Анюты о случившихся с ней приключениях — чистая правда. Клевцов в ответ только недоуменно пожал плечами:
— Да я понимаю, только у нас концы с концами никак не сходятся. Получается, если он подарил ей ожерелье, то, значит, он чемодан уже без драгоценностей сдал — но девка божится, что он сдавал чемодан с ними, — либо изъял их до того, как мы своего человека туда заправили. И мужики в камере хранения ничего толком сказать не могут — у них как раз в эти дни зарплату давали, до сих пор их лежа качает, ничего толком не могут сказать. Но откуда еще-то один чемодан взялся?
— Слушай, давай-ка зайдем с другого конца. За это время к ним на квартиру никто не приходил? — перспектива второй раз остаться в дураках Сергея явно не устраивала, и он решил подвергнуть ситуацию тщательному анализу прямо в зале ожидания.
— Ну, мы же как людей инструктировали? Фиксировать всех, кто входит и выходит из подъезда, фотографировать и все… погоди! Ты вчерашнюю сводку читал?
— Нет еще.
— Вчера, где-то в одиннадцать, мужик один в подъезд заходил с чемоданом. Зашел с чемоданом, ушел без.
— В рот пароход, в задницу торпеда, — характер идиоматических выражений выдавал в Сергее бывшего матроса второй статьи. — Установили?
— Он в фотоателье пришел, вроде работает там. Сегодня с утра выясняют.
— Срочно покажи чемодан в камере хранения тому, кто вчера подъезд контролировал. Чую, наконец-то твои ребята крупно отличиться смогут.
На дворе уже была глубокая ночь, когда секретарь замнаркома пригласил Свиридова в кабинет. Майор ждал уже сорок минут. Они пришли вместе с Селивановым, и того сразу же провели к хозяину кабинета. О чем они говорили с замнаркома, Свиридов мог только догадываться, но был готов к любому повороту событий. Замнаркома, не здороваясь, некоторое время пристально смотрел на майора из-под стекол пенсне, и Федор Ильич почувствовал, что разговор будет непростым.