Кто бросит камень? Влюбиться в резидента - Страница 14

«Значит, полюбуемся на праздничную Москву», — сказал он себе и стал одеваться.

Центральный парк культуры и отдыха встретил его теми же бодрыми мелодиями, от которых он ушел из гостиницы. Но здесь они были к месту, так как поднимали настроение в условиях нудного дождика и полного отсутствия солнечной энергии. Осмотревшись, Прохоров направился к павильону с надписью: «Закусочная». Народу было много, но место ему нашлось, аккурат рядом с окном, куда он теперь меланхолично смотрел, сделав заказ официантке. Блуждающий взгляд его привлекли фигуры молодых парней и девчат в матерчатых шапочках, прозванных в народе «испанками», с комсомольскими значками и значками Осоавиахима. Они стояли у стола, на котором был водружен ящик с прорезью, наподобие урны для голосования. Рядом висел транспарант с надписью: «Поможем детям республиканской Испании!» Каждого проходившего мимо отдыхающего они приветствовали поднятым правым кулаком, полагая, что тот откликнется на их призыв. И, надо сказать, большинство действительно откликалось. Ребята только что поменяли своих товарищей и теперь мужественно мокли положенное время.

Официантка принесла сто граммов водки и немудрящую закуску. Наскоро перекусив, Николай пересчитал наличность. Выходило неполных пять рублей. Рассчитавшись, он поинтересовался у официантки, как лучше пройти в павильон, где собираются любители шахмат. Он знал один в центре парка, но по дождю идти не хотелось, а где-то в этой стороне, он вспомнил, располагался такой же. Оказалось, совсем близко.

По сравнению с наполняемостью «Закусочной», любителей шахмат на открытой веранде сегодня оказалось мало, но эти немногие были полностью увлечены игрой. Постояв у одной доски, у другой, Николай обратил внимание на движение в углу веранды. Там хорошо одетый мужчина встал из-за доски и сокрушенно выдохнул:

— Сдаюсь.

К нему подошел бойкий молодой паренек, с которым мужчина отошел в сторону, и они что-то быстро передали друг другу. Паренек вернулся к выигравшему и, как показалось Прохорову, сунул тому крупную денежную купюру. Выигравший, мужчина лет сорока, оглядевшись вокруг и не увидев желающих играть, изобразил на лице грусть. Сыщика он явно не брал в расчет. «Ну, это вы, ребята, зря», — мстительно подумал Прохоров и шагнул к опустевшему месту за столом. Мужчина с удивлением глянул на скромно одетого гостя столицы и с явным одесским говором как бы между прочим поинтересовался:

— Молодой человек желают играть?

— Желают.

— Так милости просим, — мужчина указал на место против себя. Прохоров уселся и принялся расставлять фигуры.

— Молодому человеку известны условия игры?

Прохоров изобразил непонимание и пожал плечами.

— Мотя, объясни товарищу.

Паренек подошел к новичку и что-то прошептал ему на ухо. Тот согласно кивнул головой. Ответ Мотю явно не устроил, и он снова о чем-то спросил Прохорова. В ответ сыщик как бы невзначай приподнял руку и показал запястье, на котором блеснули новые часы. Ассистент сделал утвердительный кивок в сторону мастера.

— Однако, Мотя, этот молодой человек любит рисковать. Не боитесь проиграть?

— Горя бояться — счастья не видать.

— Послушайте, Мотя, если этот молодой человек Эммануил Ласкер, то кого мы проводили в прошлом году в Америку? — мужчина внимательно посмотрел на партнера.

Николай хотел ответить что-нибудь заковыристое, но его уже стала утомлять эта словесная эквилибристика, и он просто развел руками.

— Тогда вы, наверное, очень любите деньги, молодой человек. Выбирайте, — он протянул кулаки с зажатой в одном из них пешкой.

Как и предполагал Прохоров, фасону у партнера было больше, чем мастерства. Через полчаса мужчина развел руками и печально констатировал:

— Если он и не Ласкер, то его ближайший родственник. Ваша взяла. Мотя, — сделал он знак ассистенту и сунул руку в карман. В этот момент Прохоров нагнулся к партнеру и тихо, но внушительно произнес: «Спокойно, гражданин, пройдемте со мной».

— Боже ж мой, он еще и родственник самого МУРа, — мастер поискал глазами Мотю, но того, похоже, смыло дождем.

Прохоров с партнером медленно пошли по аллее. Поравнявшись с комсомольцами, собирающими деньги для испанских детишек, сыщик по-военному скомандовал шахматисту: «На месте стой!» — и подтолкнул к столу. Обрадованные ребята, вскинув кулаки, радостно выкрикнули: «Салуд, камарадос!»

— Приветствуй комсомол, — грозно рыкнул Николай спутнику. Тот промычал что-то невнятное, подняв вверх кулак.

— А теперь клади мой выигрыш в эту дырку.

Партнер, повеселев, сунул купюру в ящик.

— Молодец. А теперь от себя в двойном размере, — и, увидев, что у одессита упало настроение, ускорил это падение внушительным толчком в бок, после чего в ящик полетели две крупные купюры.

— Вот теперь все в порядке, — он притянул мужчину за лацкан пиджака, внушительно порекомендовал ему «не баловать» и отпустил с миром, после чего подмигнул вымокшим комсомольцам, крикнул им: «Рот Фронт!» — и побрел по аллее в свою гостиницу.

Глава девятая

Такое веселье в коммунальной квартире Глебовых случалось три раза в год. Дважды гуляли на революционные праздники — Седьмое ноября и Первомай. И один раз — на Новый год. По всем остальным официальным и неофициальным поводам празднование не сопровождалось столь массовым энтузиазмом и всеобщим застольем. Жильцы, населявшие квартиру, подобрались заводные, но небуйные. Проживание в нескольких комнатах граждан, занимавших определенное общественное положение, к примеру старого большевика, а ныне главного бухгалтера одного из главков Наркомтяжпрома Глебова, комбрига Ласточкина и некоторых других уважаемых товарищей, положительно действовало на тех, кто в конце праздника был не прочь припомнить соседу старую обиду. Так что грубых нарушений общественного порядка в квартире не происходило, что особо отмечалось в отчетах участкового инспектора милиции. Вот и в этот первый майский вечер каждый ответственный квартиросъемщик на своей жилплощади давал волю чувствам. Если в одной из комнат нестройно, но громко пели: «По диким степям Забайкалья», то из смежной доносились модные патефонные фокстроты. В отдельных комнатах запевали и революционные песни вроде «Смело, товарищи, в ногу!», но звучали они по теме праздника, — как правило, лишь в самом начале. Этажом выше над Глебовыми кто-то массивный, громко притопывая, задорно выкрикивал под гармошку: «Я люблю ходить на пруд, там лягушки квакают, я люблю, как девки пляшут, у их титьки брякают». После каждого такого куплета следовал взрыв смеха, дробный женский топот и визгливое уханье.