Кто бросит камень? Влюбиться в резидента - Страница 27

— Вы что-то хотите спросить, Михаил? — осознав, что все это время парень слушал его вполуха, спросил он.

— Да, — было заметно, как тщательно Глебов подбирал слова. — Скажите, товарищ Свиридов, а комбриг Ласточкин… он действительно враг народа?

«Вот так. Коротко, но в самую точку. Это тебе не Ваня Беспалый, с которым все просто и ясно. Что же ему, такому грамотному, ответить? И ведь не боится, мерзавец, бьет не в бровь, а в глаз. Слава богу, что я сержанта отослал». Свиридов медлил с ответом, внимательно глядя на парня:

— Видите ли, Михаил. В этом-то как раз и разобраться надо было. А он… поторопился. Еще вопросы есть?

Михаил отрицательно покачал головой.

— Тогда у меня вопрос. Если мы вас попросим помочь, что вы на это скажете?

— Как помочь?

— Ну, в жизни всякие бывают ситуации, может, и ваша помощь органам понадобится.

— Если понадобится, я готов, только смотря в чем?

«Ишь, как завернул. Не слишком ли ты осмелел, парень». Лицо Свиридова приняло официальное выражение.

— Это как понимать?

— Я к тому, что военному делу я не обучался, так, чуть-чуть. Может, не справлюсь с вашим поручением…

У Свиридова отлегло от сердца.

— Об этом не беспокойтесь, я другое имел в виду… Значит, можно на вас рассчитывать?

— Да, конечно.

— Вот и хорошо. Вы сейчас зайдите к товарищу Беспалому, объяснение вам надо подписать и пропуск отметить. И давайте договоримся, если на работе спрашивать будут, зачем вызывали, скажите как есть: был понятым, случилась беда, идет расследование. Вот и давал объяснение по существу дела. Возьмите на всякий случай мой телефон.

Проводив Глебова до двери и убедившись, что тот зашел к Беспалому, Федор Ильич подошел к окну. «Не била жизнь этого Глебова, вот он и хорохорится. Стоп. Что же ты такое говоришь, коммунист Свиридов? Не понравилось, что парень тебя не боялся? Привык, что в этом кабинете так не разговаривают…» Свиридов подошел к столу, открыл папку с оперативными материалами. «Слушай, а как бы ты себя повел на его месте? Вот то-то и оно, кончай философию, работать надо».

Глава пятнадцатая

В кабинете секретаря парткома Клюева от обилия наглядной агитации разбегались глаза. Прямо над столом секретаря — портреты Ленина и Сталина. Под ними разместился коллективный портрет членов Политбюро ЦК ВКП(б). На стене по правую руку висел плакат «Не обижайте молодого рабочего», под ним на столе лежал большой альбом с фотографиями под названием «Дневник соцсоревнования». Чуть дальше на специальном стенде разместились предложенные работниками завода варианты «Ордена верблюда». Клюев позаимствовал этот почин у коллеги со Сталинградского тракторного завода. Там впервые придумали такой орден и стали награждать им бракоделов. Вот и партком совместно с завкомом объявили на заводе конкурс на лучший макет такого ордена и даже премию посулили. Еще на одном стенде красовалась диаграмма: нарисованный внизу малюсенький Чемберлен в верхней части диаграммы вырастал до размеров Биг Бена. Кривая линия диаграммы отображала рост лекций об империализме в цехах и лабораториях завода. Наглядная агитация являлась любимым коньком секретаря парткома. В конце второго квартала райком собирался подвести итоги конкурса на лучшую наглядную агитацию на предприятиях района, и Клюев старался изо всех сил. А тут еще знакомец по секрету сообщил ему, что кандидатура Клюева будет рассматриваться среди кандидатов на освободившееся место завотделом пропаганды райкома, арестованного в начале апреля…

Но наглядная агитация, как любил выражаться Клюев, была надстройкой. Базисом же в нынешний период обострения классовой борьбы, по его мнению, являлось беспощадное разоблачение врагов народа на всех без исключения участках производства.

К столу секретаря примыкал длинный стол для заседаний парткома, за которым сейчас сидело несколько человек, срочно призванных секретарем Клюевым для решения судьбы кандидата в члены партии Глебова. Первым у секретарского стола сидел начальник отдела кадров, плотный мужчина лет пятидесяти с обритой головой. На нем была военная гимнастерка без знаков различия, а новые брюки галифе были заправлены в начищенные до блеска хромовые сапоги. По заведенному правилу он вел протокол заседания. За ним устроился комсомольский секретарь. На заводе работал он давно, а вот секретарем его избрали только в прошлом месяце. Членом парткома его еще только должны были избрать на предстоящем общезаводском партсобрании, но сегодня Клюев специально пригласил его поучаствовать в заседании. Дальше сидели мужчина и женщина в рабочих спецовках. По случаю чрезвычайной ситуации Клюев вызвал их прямо от станка, чем объяснялась такая спешка, они не понимали и сейчас о чем-то недоуменно перешептывались. По другую сторону стола обычно сидело заводское начальство во главе с директором, но сегодня там не было никого, кроме Ярцева.

Кратко изложив суть дела, секретарь занялся самокритикой. Он говорил об ослаблении бдительности коммунистов завода, о ничем не оправданной политической успокоенности на всех участках предприятия. Активная борьба за чистоту рядов парторганизации, в результате которой были разоблачены несколько врагов народа, в основном руководителей разных уровней, потеряла прежний накал. В первую очередь, самоуспокоились они, члены парткома, и результат этого самоуспокоения не замедлил сказаться.

— …Кто, как не мы, помогли разоблачить бывшего главного механика Масюлиса и этого… заместителя главного инженера Шумейко. И успокоились, мирно почиваем на лаврах. А враг не дремлет! Есть предложение послушать сейчас товарища Ярцева, в чьем непосредственном подчинении находился этот Глебов.