Кто бросит камень? Влюбиться в резидента - Страница 34

Закусив шпротиной, Свиридов продолжил:

— Ты знаешь, предложили в прошлом году квартиру. То да се, узнаю, что жил там один очень видный военный. Его, как врага народа, судили и сразу расстреляли, а родственников, как членов семьи изменника Родины, выслали. Вот жилплощадь-то и освободилась. И ты знаешь, что-то мне не по себе стало. В общем, отказался я в пользу одного многодетного сотрудника.

— Какие-то вы, товарищ Свиридов, слова странные употребляете… Вам, да и мне, грешному, подобные слова уже несколько лет назад забыть велено. Чекисты — это чернорабочие партии. И такие слова, как говорила моя бабушка, не к нам сказаны, — Прохоров вдруг обратил внимание, как вытянулось лицо друга. — Ну, да я тоже недалеко от тебя ушел. Ты думаешь, чего я уволился? Больной, что ли? Я же мог подлечиться или просто скрыть болячки. Не поверишь: подумал, может, отсижусь, пережду все это… А вот дудки! Сколько еще это будет продолжаться, никто не ведает. А я не могу без этой работы, я же сыщик, разведчик. Тянет, спасу нет. Так что откровенность за откровенность, извини меня, а то ты вроде как насторожился. Налей лучше.

Свиридов, наполнив рюмки и подложив на тарелку Николая закуски, задумчиво покачал головой:

— Вот тебе и раз… не думал, что у тебя это так серьезно.

— Уверен, не у меня одного. Не верю, что у тебя сердце кровью не заходит: что же это мы, люди, делаем-то друг с другом? — глаза Прохорова подозрительно повлажнели.

— Ты же грамотный, Коля: паны дерутся, а у холопов чубы трещат.

— А вы… извини, мы-то где в этой драке?

— Мы-то? — капитан тяжело вздохнул. — В говне мы, по самые уши.

— И что же, ни у кого нет желания из него выбраться?

— Ишь, как круто забираете, товарищ Прохоров. Ты, что ли, один такой шустрый? Вот давай выпьем, и расскажу я тебе одну историю.

Занюхав водку черным хлебом, Свиридов откинулся на спинку стула и рассказал другу о том, как весной тридцать седьмого года на союзном совещании начальников управлений НКВД краев и областей начальник управления по Омской области, старый чекист, работавший еще с Дзержинским, выступил прилюдно против всяких разнарядок на врагов народа. И о том, как арестовали того чекиста через три месяца и расстреляли через две недели после ареста, тоже рассказал.

— И никто его не поддержал? — задал риторический вопрос Николай.

— Ты, брат, недолго поработал при Ежове и даже не представляешь всего того, что сейчас творится.

Прохоров хотел сказать, что ему достаточно газетной информации, но вместо этого только обреченно махнул рукой. Тоскливый у них случился разговор, но другим он и не мог быть. То, что происходило в стране, так или иначе обсуждалось везде, на всех уровнях общества. Но обсуждалось либо тихо, вполголоса, либо с использованием двусмысленных намеков и разнообразных фигур умолчания. Но по большей части каждый размышлял об этом в одиночку, не доверяя свои соображения посторонним ушам. Кто его знает, как могут быть использованы неосторожно озвученные мысли… Обществом правил инстинкт самосохранения.

А Федор Ильич тем временем рассказывал еще одну леденящую душу историю, как раз на эту тему. Про то, как два высокопоставленных чекиста в здравом уме и доброй памяти на совещании с руководящим составом НКВД, где Ежов объявил бывшего наркома внутренних дел Ягоду и его ближайших помощников шпионами империалистических разведок, поочередно выходили на трибуну и вываливали друг на друга обвинения — одно смехотворнее другого, и оттого еще более страшные для окружающих.

— Жить-то, Коля, любому хочется, хоть дворнику, хоть комиссару госбезопасности, — невесело подытожил Свиридов.

— Вот потому-то над нами эти риммеровские учителя и смеются, — давясь словами, пробормотал Николай. — Правы они на все сто, что тут скажешь.

— Вот им хрен, — Свиридов для убедительности показал, какого размера. — Мы-то еще остались. И этого литовского засланца мы с тобой используем на полную катушку, понял?

— Товарищ капитан, разрешите последний вопрос? — Прохоров поднял руку, как первоклассник. — Вы мне когда-то рассказывали о соратнике Ленина рабочем Малиновском. Ведь как замаскировался, мерзавец, даже сам Ильич не разглядел в нем агента охранки. Так, может, и Ягода…

За окном явственно начинало светать. Хозяин решительно рубанул рукой по воздуху:

— На этом торжественная часть вечера, посвященная чудесному появлению отшельника отца Николая, закончена. Вопросы прошу направлять в письменном виде, с приложением справки о состоянии здоровья. А сейчас по последней… и на танцы под духовой оркестр.

Глава девятнадцатая

День обещал быть жарким. Солнце в этот ранний час еще только пробовало на ощупь дома, деревья, автомобили, спешащих на работу москвичей. Но уже по этим робким, пока нежным прикосновениям все живое и неживое ощущало нарождающуюся летнюю мощь небесного светила. Вот и мужчины, подъехавшие в легковушке к центральному почтамту, оценив боевой задор майского солнышка, благоразумно остановились на теневой стороне улицы среди немногих таких же автомашин, скромно прижавшихся к обочине. Сидящий на переднем сиденье пожилой мужчина с кошелкой в руках обернулся к двум другим, помоложе:

— Значит, еще раз повторяю: сидеть тихо и ждать, когда выйду за тем, кто возьмет телеграмму. Условный знак — застегну пальто на верхнюю пуговицу, — старший или не сориентировался с утра в температуре окружающей среды, или, с учетом многих прожитых лет, в любую погоду старался одеться теплее. — Кучей тут не сидите, кто-нибудь пусть все время гуляет поблизости. Как увидите нас, один выходит и идет по другой стороне за нами. Не спешите, убедитесь, что не в вашу сторону идем. Ясно?