Кто бросит камень? Влюбиться в резидента - Страница 6

— Ты знаешь, Федор Ильич, случайно. Короче, тут такая штука вышла. Я вчера на сутки ответственным заступил. К ночи получаем звонок от соседей: едет, мол, в вашу сторону мужичок. У него, пока он у них на станции телеграмму отбивал, какой-то местный хмырь бумажник спер. Они этого хмыря вскорости повязали, а поезд-то уже тю-тю. Вот и звонят: найдите, мол, терпилу да обрадуйте, что деньги нашлись. Фамилия его Владимиров. Это он телеграмму так подписал. Ну, я сначала этому сержанту поручил обрадовать пассажира. А потом думаю: молодой еще, прокачусь-ка с ним, да посмотрим-проверим, как проводники службу несут, нет ли каких лиц подозрительных в поезде на Москву. Первомай все-таки на носу. Нашли мы терпилу, парень как парень, сержант с ним побеседовал и доложился мне. Все вроде в порядке, только у пассажира этого фамилия другая. Лещинский. И так мне стало интересно, когда я сперва акцент услышал, потом про разные фамилии узнал, что решил я подселиться к нему — вроде до Москвы еду. Разговорил мало-помалу, и возникли у меня сомнения, о которых я тебе доложил. Велел сержанту выйти и тебе позвонить. Ну и моих начальников тоже наказал предупредить. Вот, собственно, и вся история. Ты уж извини, что побеспокоил в такой день…

— Да погоди ты извиняться. Тут любопытная штука вытанцовывается. Видишь книгу? — Свиридов взял со стола ту самую книгу, что достал из шкафа. — Я сейчас специально посмотрел. Ты знаешь, где этот Кант жил?

— Да я же говорю, первый раз про него слышу, а ты — «где жил».

— А жил он и трудился в Кенигсберге, — почти торжественно провозгласил хозяин кабинета.

— Ну, про этот-то город я слыхал. Кенигсберг… Кенигсберг… Там еще шпионский центр немцы организовали, против нас работает.

— Вот! Совершенно верно, «Абверштелле Кенигсберг». Тебе это ни о чем не говорит?

— Пока нет, — Прохоров с удивлением поглядел на Федора Ильича.

В этот момент на столе Свиридова зазвонил телефон. Выслушав звонившего, капитан коротко, но внушительно приказал:

— Ждать и глаз не спускать. Сниматься только по моей команде.

Положив трубку, он повернулся к Прохорову:

— Этот пассажир-то сидит в адресе, не вылазит.

— Спит, наверное. Так при чем тут Кенигсберг?

— А при том. У нас тут как-то на курсах профессор выступал и рассказывал случай, как раскололи одного убийцу. Ему просто произносили слова, а он, не думая, должен был быстро говорить любое слово, которое в этот момент придет ему в голову. Я точно сейчас не помню, но примерно следующее. Спрашивают: Дорога. Отвечает: шоссе. Область. Отвечает: Московская. Райцентр: Подлипки. Улица. Отвечает: Кирова. Лопата. Отвечает: сад. Яма. Отвечает: забор. Вот следователь ему и говорит: «Вы убили подельника в Подлипках, на улице Кирова и зарыли в саду под забором». Тот тут же раскололся.

— Федор Ильич, — Прохоров сокрушенно вздохнул. — Меня, видать, точно надо в тираж списывать. Не пойму я, о чем ты?

— Да о том, что этот пассажир других немецких философов, ну там Фейербаха, Гегеля, не знает, а Канта знает. А почему? А потому, что был в Кенигсберге в шпионской школе и слышал, что в этом городе жил Кант.

— Да ну? — Николай с веселым изумлением посмотрел на товарища. — Всяких фантазеров видал, сам такой, но такого, как ты…

Опять зазвонил телефон. Свиридов снял трубку и почти сразу выдохнул:

— Заходи.

Николай снова ничего не понял, но интуитивно почувствовал возникающее в кабинете напряжение. Вошел молодой парень в форме сержанта госбезопасности:

— Товарищ капитан, в Минске нашли заместителя начальника отдела кадров облпотребсоюза. Он подтвердил, что у них работает снабженцем Лещинский Леонид Иосифович. Кадровика нашли дома, поэтому он говорил по памяти. Сказал, что лет этому снабженцу около двадцати пяти.

Прохоров почувствовал, как мерзкая боль медленно поползла наверх из глубины организма. «Все, пора бросать работу и, к едрене матери, на пенсию. Ну, ладно, сам-то придурок, но зачем занятых людей от работы отрывать». Николай виновато поднял голову, искоса посмотрел на Свиридова. Лучше бы не смотрел. Тот, невидяще глядя в затертую поверхность стола, медленно покачивал головой, беззвучно шевеля губами, и, очевидно, ругал Прохорова последними словами.

— Тут, правда, закавыка одна имеется, — выждав паузу, солидно добавил сержант. — Этот кадровик сказал, что Лещинского на днях послали в командировку в Москву, но через несколько часов сняли с поезда с приступом аппендицита. Сейчас он в Минске в больнице, после операции отлеживается.

— Это все? — чувствовалось, что Свиридов едва сдерживает себя.

— Так точно, товарищ капитан.

— Спасибо, свободен.

Сержант вышел. Свиридов поднялся, подошел к Николаю, обнял товарища. Чувства, переполнявшие обоих, куда-то схлынули — глядя друг на друга, они молчали.

— И когда это ты успел команду по Минску дать? — спросил Прохоров первое, что пришло на ум.

— А пока ты в машине сидел, я к уполномоченному на вокзал заскочил, оттуда и позвонил в управление.

— Ну что, пора «наружку» заряжать? — азарт Николая уже перехлестывал через край.

Свиридов, нервно потирая руки, прошелся по кабинету:

— Отставить, товарищ старший лейтенант.

— Не понял? А как же…

— Погоди, Николай Николаевич. В другой день мы бы с тобой приняли любое выгодное нам оперативное решение. Но сегодня, сам понимаешь, не тот случай. А может, он приехал с целью теракта, а мы тут антимонию с уксусом будем разводить? Именно так будет с нами начальство разговаривать.