Кто бросит камень? Влюбиться в резидента - Страница 94

— Что же вы молчите, Эдуард Петрович? Я ничего не понимаю, но чувствую, что мы крепко влипли в какую-то историю. И конец у этой истории может оказаться не очень веселым. Что там говорит на этот счет ваша интуиция? Что это за люди? — Седой обратил внимание, что в голосе Анюты впервые появился иронично-жесткий оттенок.

— Да, я заслуживаю самого жестокого обращения, но… пощадите меня. И на старуху случается проруха. А что до людей… давно это было, в гражданскую, — Седой снова замолчал, а потом медленно, будто пересказывая содержание какого-то приключенческого фильма, стал вспоминать события тех далеких лет.

…Батальон деникинской армии под командованием штабс-капитана Муромцева одним из первых ворвался в большой южный город России. Орудийная стрельба уже стихла, но еще нет-нет да вспыхивали ружейные перестрелки в разных частях города. Красные отступили. Воспользовавшись временным затишьем, командир батальона собрал командиров рот для доклада в помещении какой-то бывшей советской конторы. Противник так поспешно покинул город, что обстановка в этой конторе осталась практически нетронутой, стекла целы, исправно работал телефон. Офицеры, стоя вокруг стола над планом города, докладывали о занятых позициях, когда зазвонил стоящий на подоконнике телефон. Штабс-капитан услышал в трубке полковника Лещева, командира полка. Обычно лишенный эмоций, в этот раз его голос звучал торжественно, передавая Муромцеву и всему личному составу батальона благодарность командующего армией. Батальон действительно заслуживал высокой оценки, первым ворвавшись в город и вытеснив противника из стратегически важного района.

Лукаво улыбнувшись офицерам, Муромцев отдал команду вестовому, и на столе появилась бутылка французского коньяка из запасов командира батальона, яблоки и печенье. Подчиненные знали, что в разгар боев штабс-капитан не терпел фуршетов, все застолья проводились исключительно после боя и в конце дня. Но по случаю благодарности самого командующего в этот раз Муромцев решил нарушить собственный запрет. Едва заметный кивок, и корнет Трубецкой, самый молодой из офицеров и по званию и по возрасту, проворно разлил коньяк по кружкам. За победу выпили до дна. Муромцев решительным жестом велел вестовому убрать со стола и собрался было продолжить совещание, как вдруг в коридоре послышались шаги. В комнату вошел офицер возрастом чуть постарше Муромцева.

— Ба, Лев Николаевич! Ну, разве от контрразведки скроешься? Вестовой, коньяку господину ротмистру, — Муромцев приятельствовал с сотрудником контрразведки ротмистром Калачевым. Познакомились они еще в 1915 году на германском фронте, когда Калачев служил в кавалерии.

— Всем, всем, любезный, — укоризненно попенял ротмистр вестовому.

Тот застыл в растерянности, вопросительно глядя на командира. Муромцев развел руками:

— Покорнейше прошу извинить, Лев Николаевич, но дела. Достаточно. Вот вечером милости просим.

— Ладно, хочу выпить за вас, господа офицеры. За тебя, Алексей Перфильевич, — отдал он легкий поклон Муромцеву. — Как услышал, что первый батальон снова отличился, сразу заскочил поздравить. Ваше здоровье.

Дождавшись, когда ротмистр осушит кружку, Муромцев обратился к офицерам:

— Господа офицеры, по ротам. Разберитесь с размещением и питанием, подготовьте рапорт о потерях, через час жду доклад по всей форме. Через два часа мне приказано быть на совещании у командира полка.

Командиры рот, козырнув, вышли из комнаты.

— Корнет, — обратился Муромцев к Трубецкому. — Штаб батальона временно размещаем в этом здании. Берите комендантский взвод, приводите все в божеский вид, организуйте охрану, размещайте штабных.

Корнет подхватился выполнять приказание. Но не сделал он и двух шагов, как в коридоре послышался шум. Вестовой Тихон кого-то не пускал в комнату, но этот кто-то настырно пробивался, убеждая Тихона визгливым голосом. Муромцев поморщился:

— Корнет, разберитесь, в чем дело.

Юноша быстрым шагом вышел в коридор, и утихающий было шум возобновился с новой силой. Контрразведчик с любопытством наблюдал за происходящим. Дверь приоткрылась, и в нее протиснулся корнет.

— Господин штабс-капитан, тут… человек просится, — обратился он к командиру. В следующую секунду в дверь протиснулся пожилой мужчина в разорванной одежде с пятнами крови.

— Господин офицер, господин офицер, — затараторил он с еврейским акцентом. — Помогите, умоляю.

— В чем дело? Кто вы? — разглядывая незнакомца, спросил Муромцев.

— Погром, — выдохнул мужчина. — Ваши солдаты… тут недалеко. Помогите, господин офицер, они нас всех поубивают.

Муромцев метнул взгляд на ротмистра и, поняв, что тот не собирается вмешиваться, повернулся к Трубецкому:

— Корнет, берите взвод и, если погром, арестуйте зачинщиков и доставьте сюда.

Корнет, козырнув, вместе с мужчиной быстро вышел из комнаты. На лице ротмистра появилась недовольная гримаса.

— Ну вот, опять… — он махнул рукой и приблизился к Муромцеву. — А коньячок-то ничего. Откуда такая редкость? — недовольная гримаса сменилась хитрой улыбкой.

«Вот же бестия, — сердито подумал Муромцев. — Между прочим, еврейские погромы это ваша забота, господин ротмистр…»

Однако давно зная Калачева и считая его умным и зачастую просто бесшабашно храбрым офицером, Муромцев на рожон не полез, а спокойно сказал:

— Представитель французской миссии удружил. Помнишь, была делегация союзников? Ни денег, ни оружия не привезли, зато коньяком напоили.