— Ну как же? Если я Умная, то и вас надо как-то зашифровать. Вот я и подумала: если вы Климов, то будете Ворошиловым, — скромно потупя глаза, объяснила Анюта свою незатейливую шутку. Лейтенант засмеялся:
— А ведь ты права. Я как-то в суматохе это упустил, а это очень может понадобиться. Ну, Ворошилов не Ворошилов, а… помнишь песню такую: «Береги страну родную, как луганский слесарь Клим». Вот и называй меня Слесарь.
— Да зачем Слесарь? Я бы тогда назвала вас товарищ Луганский. Вполне революционное прозвище.
— Господи, какое прозвище? Оперативный псевдоним, — он вдруг почувствовал, что девушка его разыгрывает. — Все, шутки в сторону. Идея твоя правильная, будешь именовать меня товарищ Луганский.
— Вы сегодня какой-то возбужденный, случилось чего? — в наблюдательности Анюте отказать было нельзя.
— Что, заметно? Понимаешь, дело мы тут одно очень серьезное сделали. Кстати, с твоей помощью. Даже начальство похвалило и тебе велело спасибо передать, — последние слова он добавил уже от себя.
Легкий румянец окрасил щеки девушки. Климов решил еще добавить заслуженного елея:
— Здорово вы вчера с Михаилом, тьфу, Леонидом, сработали. Молодцы.
А дальше он начал выяснять для себя беспокоящий его вопрос: не почувствовала ли она что-нибудь подозрительное? Ничего подозрительного не заметили, никто к ним особого внимания не проявлял, отвечала Анюта. Дед один, интеллигент обходительный, все ее танцевать приглашал, да и то потому, что Михаил долго отсутствовал, от этой Зои прятался. Анюта произнесла последнюю фразу с деланным безразличием, но это было лукавством. Она боялась себе признаться, но седой мужчина ей понравился. Этот уверенный, глубоко проникающий взгляд, — казалось, что он читает тебя насквозь. Эти сильные руки — точно они сотворили так много добрых дел. Это его умение держаться с достоинством и благородством — в его присутствии все кругом стремились выглядеть лучше, чем они есть на самом деле. Анюта не помнила своего отца, но она часто думала, на кого он мог быть похож. И вот вчера вечером она неожиданно подумала, что именно такой человек мог быть ее отцом. Но уже поздно ночью, когда вихрь чувств слегка улегся, она со страхом осознала, что этот немолодой, видавший виды мужчина нравится ей как женщине…
— Этот Седой… он вроде пригласил вас сегодня на встречу? — вопрос Климова вернул ее к реалиям дня сегодняшнего. — Как считаешь, надо идти?
— Может, и надо, да не знаю, как у Миши складывается, — она понимала, что Глебов был своеобразным барьером для ее растрепанных чувств, и надеялась на него. — Он, по-моему, куда-то по вашим делам собирается. Тогда мы только с Ольгой пойдем.
— К сожалению, Ольга тоже не может. Да и не в Ольге дело. Он ведь тебя приглашал. Ты же это прекрасно понимаешь, — Климов старался поймать взгляд девушки, но она упорно прятала глаза.
— Нет, я одна не пойду, — тон, которым была произнесена эта фраза, заставил лейтенанта пойти ва-банк.
— Погоди. Успокойся и выслушай меня. Сегодня ночью мы получили данные, что интерес иностранных разведок замыкается на твоем друге.
Анюта вздрогнула как от удара. Какое отношение имеет Глебов к иностранным разведкам?
— Этого не может быть, — в ужасе произнесла она. — Этого просто не может быть, — последние слова она почти выкрикнула.
— Успокойся, это не то, что ты подумала. Им действительно заинтересовалась германская разведка. А что это значит? — Климов все-таки поймал ее взгляд и, внимательно посмотрев девушке в глаза, начал отвечать на свой же вопрос: — Гитлер собирает силы для войны с нами. Понятно, что он хочет знать все про нашу страну: сколько у нас самолетов, танков, чем мы собираемся воевать, сколько у нас запасов разных… В общем, все. Зачем им нужен твой Михаил? Не знаем. А должны знать! И ты можешь и стране помочь, и его спасти.
— Господи, Никита Кузьмич, запутали вы меня вконец! Ну, как я пойду одна? Да и не похож этот Седой на шпиона. Надо будет, еще пригласит.
— Ой, наказанье господне! Ты что, думаешь, на шпионах крупными буквами написано, что они шпионы? Да ты хоть понимаешь, в какой переплет Михаил попал? Вот послушай, — Климов достал рассказ Зои о первомайской вечеринке и зачитал оценку комбригом Ласточкиным ситуации в Испании. — А ведь на Ласточкина был выписан ордер на арест. А Михаил сказал на беседе, что никаких разговоров с ним не вел… ты хоть понимаешь, что это значит? Я же должен что-то делать по этой бумаге!
До Анюты постепенно дошел смысл происходящего. «Что же ты, Сергей, наделал? — с горечью подумала она. — Собственными руками привел в дом к другу эту лярву, которая всех нас в пропасть сталкивает…»
— Ну, хорошо, я пойду на встречу, — голос показался Климову усталым и равнодушным. — А если он… ну, в общем, домой пригласит?
— Я тебя к нему идти не заставляю. Действуй по обстановке. Уйти ты можешь в любое время, но нам нужно точно знать, кто он — свой или чужой? И еще. Я тебе тут написал телефоны, запомни наизусть. Мало ли что. Будешь звонить по первому телефону, спрашивай Николая Николаевича, ты его знаешь. Он мне все передаст. По второму телефону звони мне, но только в самом крайнем случае, — он подал бумажку Анюте. — Сейчас запомни и бумажку верни.
Давно Николай Николаевич Прохоров так не смеялся. Как-то повода не было. Да и сегодня это была скорее какая-то внутренняя разрядка после вчерашней нервотрепки в ресторане. У сидевшего напротив Климова поначалу был очень серьезный настрой, но, глядя на заливающегося смехом товарища, и он потихоньку разулыбался.